Логотип журнала "Провизор"








Охотник за черепами

Н. П. Аржанов, г. Харьков

Конспирологический талант И. С. Коперницкого распознаешь, лишь внимательно вчитавшись в доклад пана Исидора. Во-первых, умело создана иллюзия присут­ствия автора в Геттингене, хотя он просто излагает отчет о съезде академика К. М. Бэра. Во-вторых, в цитируемых пионером славянской краниологии речах Бэра нет ни слова о большей чистоте малороссйского типа, т. е. Коперницкий лукавил, убеждая коллег в поддержке своих идей и наполеоновских планов «величайшим из антропологов». В-третьих, прозектор, акцентируя оценку Бэром положения в антропологии, тонко намекает на свержение существующей власти [1]:

«Значенiе ръчи г-на Бэра и цъль ея лучше всего характеризует слъдующее его изръченiе:

«Считаю большим предубъжденiем в публикъ то мнънiе, что наука должна заботиться лишь о созиданiи; ей часто, напротив, необходимо бывает разрушать для того, чтобы строить вновь и прочнъе. В таком положенiи находится нынъ и сравнительная антропологiя».

Теперь начинается новая, правильная жизнь в нашей наук?. И так как мой план нисколько не удаляется от плана, принятаго прошлогодним антропологическим съъздом, то, надъюсь, что и ему найдется мъсто в кранiологiи. Теперь мнъ уже гораздо легче будет принять участiе в общей научной дъятельности на этом поприщъ. Исполняя высказанныя в Геттингенъ требованiя, я буду стараться удовлетворять им по мъръ сил, и кромъ моих «Вступительных изслъдованiй о строенiи славянских черепов», я в скором времени намърен, подобно Ван дер Гувену, издать подробный каталог нашей кранiологической коллекцiи.

Она в настоящее время состоит из 106 черепов. В этом собранiи славянскiе черепа составляют главный матерiал; полное их число простирается до 71 черепа, между которыми находится 25 великороссiйских, 34 малороссiйских, 10 польских и 2 вендских.

Черепов других племен имъем: 8 татарских, 1 персидскiй, 5 монгольских, 3 еврейских, 1 цыганскiй, 4 германских. Греческих черепов имъем 3 экземпляра (два из древних греческих гробниц). Один череп принадлежит египетской мумiи. Шесть черепов вырыты из курганов близ Одессы, Кiева, а также в Липовецком и Дубенском уъздах Волынской губернiи.

Недостаток в черепах других племен я надъюсь восполнить в предстоящую поъздку мою за границу».

Слова о скором «начале новой жизни» и о «моем плане» тоже с двойным дном: ведь лидер заговорщиков надеялся пополнить свою коллекцию черепов также и в ходе подготовленного им вооруженного восстания. Впечатляет двойственность в поведении Коперницкого: врач-краниолог с равной энергией развивает свою мрачную науку в Украине и одновременно готовит последней массовый террор. В нем явно есть что-то от героя повести Р. Л. Стивенсона: почтенный доктор медицины Генри Джекил, член Королевского общества (живший, заметим, в старом анатомическом театре — параллель с киевским анатомом!), тоже временами превращался в насильника и убийцу Эдварда Хайда. Превращался по собственной воле, чтобы «сбросить узы порядочности»:

«Прежде люди нанимали убийц, чтобы совершать свои преступления, когда высота их положения и репутация мешали им действовать лично. Я первый прибег к этому способу, чтобы наслаждаться. Я первый мог оставаться в глазах людей уважаемой личностью, затем внезапно, как школьник, сбрасывать с себя узы порядочности и с головой бросаться в море свободы. Только один я находил полную безопасность в моем непроницаемом плаще.

Стоило мне уйти в лабораторию, в течение двух секунд приготовить смесь и проглотить ее, чтобы все, что сделал Хайд, исчезло, как пятно от дыхания с зеркала. Хайд пропадал, а вместо него являлся человек, читавший при спокойном свете полуночной лампы; человек, которого не могло коснуться подозрение, — Генри Джекил».**

В «море свободы» готовился броситься, увлекая за собой Украину, и врач Коперницкий. «Непроницаемый плащ» конспирации, казалось бы, надежно скрывал от коллег темную сторону его души; все же Совет Университета св. Владимира отказал краниологу в день­гах на загранкомандировку. Почему?

Не исключено, что кто-то не поленился заглянуть в публикации К. М. Бэра и узнать, что в действительно­сти писал академик о «чистоте малороссийского типа», и так ли авторитетны Рециус и Ван дер Гувен. Или Совет просто экономил средства: прозектор староват (37 лет), все еще без ученой степени, а денег требует больше профессора (получавшего в год 1200 руб. жалованья плюс 150 руб. квартирных).

«Протокол засъданiя Совъта Университета св. Владимiра от 10 августа 1862 г.

Слушали: прошенiе прозектора анатомiи Коперницкаго о командированiи его за границу в Германiю, Англiю и Францiю сроком на 1 год, с пособiем по 150 руб. серебром в мъсяц, и представленiе медицинскаго факультета по сему поводу.

Опредълили: увъдомить факультет, что Совът университета не находит возможным командировать г-на Коперницкаго за границу» (Университетскiя Извъстiя, 1862, № 8).

«Заведуя анатомическим музеем Академии, К. М. Бэр обратил особое внимание на черепа различных племен Российской империи и опубликовал целый ряд краниологических работ. Весьма интересовал его вопрос о чистом типе славянского черепа. Среди великорусских и малорусских черепов тип этот, по его мнению, не может быть найден, так как ни то, ни другое племя не может считаться чистым: первое сильно смешалось с финскими, второе — с тюркскими племенами. Бэр не вполне соглашался с мнением Рециуса и Ван дер Гувена, по которому славянский череп характеризуется короткостью, относительною шириною и высотою» (www.ssga.ru/erudites_info/peoples/ychenie/ber/06).

А, может быть, решили, что Украине достаточно и одного знатока антропологии славянских племен — Р. С. Четыр­кина, определявшего их различия без дорогостоящих импортных аппаратов и командировок «за шлагбаум» [2]:

«Знакомый с наклонностями и характером солдат разных нацiональностей Роман Сергеевич говорит о них слъдующее:

«Русскiе обязаны кръпким сложенiем своим, дълающим их способными противостоять всъм физическим нуждам, простой и суровой жизни, холодному климату, прiученiю с малолътства к перенесенiю стужи, ненастья и трудов. Они довольствуются малым, и нужды их ограничены. Но и требуют они, и весьма справедливо, чтобы заслуженное ими и им назначенное доходило до них исправно, иначе они ропщут и дълаются упрямыми. Имъют врожденную наклонность к трудам и любят в горъ и радости спиртные напитки.

Малороссiяне не могут похвалиться такою кръпостiю сил, как настоящiе русскiе. Климат и изобилiе сдълали их нъсколько изнъженными. Они не так охотно берутся за трудные дъла, но ежели взялись, то преслъдуют их до конца, с терпънiем и постоянством. Ум их глубокомыслен и проницателен, но как-то медлен; обдумывают вещи здраво, но не скоро. Характер малороссiян отличается скрытностiю, твердою волею, простирающеюся иногда до упрямства. Будучи сами очень добры, они не терпят грубости и жестокости от других.

Поляки по причинъ богатств земли и промышленности, развивающих изобилiе на всъ классы народа, имъют хорошее устройство тъла и могут так же, как русскiе, долго бороться с физическими нуждами. По сей же причинъ и ум их образованнъе, нежели других отраслей славянскаго племени. Они понимают вещи легко и скоро. Главная черта их характера есть желанiе веселиться, пъть и плясать. Сiя живость дълает их вспыльчивыми, легкомысленными и непостоянными — они с горячностью берутся за всякую новость, но малая неудача их устрашает и останавливает. Поляки любят похвалы и из честолюбiя ръшатся на многое».

Обладал этими чертами национального характера и поляк Коперницкий. Согласно справочнику [3], автор психологического портрета краниолога — Р. С. Четыркин (1797–1865), тайный советник, чл.-корр. С.-Петербургской и почетный член Виленской медико-хирургической академии (МХА). Выходец из духовного звания. В 1813 г. принят в С.-Петербургскую МХА. С 1820 г. служил в полках лекарем, старшим лекарем, штаб-лекарем; участвовал в подавлении польского восстания 1831 г. В 1835 г. С.-Петербургская МХА признала Четыркина доктором медицины без экзаменов. С 1838 г. он служит попечителем богоугодных заведений Царства Польского, с 1840 г. — главный медицинский инспектор по гражданской части. В 1848 г. — генерал-штаб-доктор действующей (подавлявшей революцию в Венгрии) армии, в 1856 г. назначен генерал-штаб-доктором российской армии. В 1857 г. Четыркин вышел в отставку, проживал в своем имении в Радомышльском уезде Киевской губернии, где и умер.

Р. С. Четыркин свободно говорил по-польски и написал на этом языке много статей, наставлений и т. д. (см. mirimen.com/co_beo/CHetyrkin-Roman-Sergeevich-37C4).

Однако подлинная причина отказа Совета лежала глубже. К лету 1862 г. пан Исидор утратил ректорское прикрытие — Н. Х. Бунге, назначенец Н. И. Пирогова (№ 9, 2006), еще весной ушел в бизнес, продержавшись в главном кресле университета лишь год после отставки попечителя:

«Н. Х. Бунге оказался под «перекрестным огнем» враждующих университетских группировок. Среди преподавателей было немало немцев, приглашенных из-за нехватки собственных кадров. Это постоянно вызывало национальную рознь. Она имела место и в других университетах, но в Киевском приобрела особо острые формы. Здесь с давних пор сложились немецкая и украинская «партии», которые вели между собой непрерывную войну. Университетская атмосфера была насыщена подозрительностью и взаимной ненавистью. Недоброжелатели пытались выставить Бунге как «главного двигателя университетских интриг».

Не менее ожесточенные национальные конфликты вспыхивали среди студентов. Накал страстей усугублялся социальной неоднородностью учащихся: свыше половины их составляли поляки из богатых дворянских семей, большинство же русских и украинцев принадлежало к демократическим слоям. Накануне польского восстания отношения между преподавателями и студентами-поляками заметно ухудшились; усиливались шовинистические тенденции.

В марте 1862 г. на выборах ректора Николай Христианович не собрал большинства голосов и ушел со своего поста. Спустя два месяца Бунге был назначен управляющим третьей в стране по величине Киевской конторой Государственного банка» (history.machaon.ru/all/number_05/monograph/5).

Компетентные органы Киева, конечно, знали: опасные университетские интриги имеют и другой «главный двигатель». Опасаясь, что пан Исидор использует загранпоездку для контактов с польскими эмигрантскими и другими подрывными центрами (А. Герценом и т. п.), правоохранители постарались сорвать ее своими средствами, в чем и преуспели. Впрочем, давно заслуженных репрессий краниолог избежал и на сей раз — благодаря либерализму губернатора, министра и сменщиков Пирогова на попечительском посту, наивно полагавших, что Коперницкого, подавшего докторскую диссертацию, не может коснуться подозрение в чем-то ужасном и кровавом [4]:

«И. И. Васильчиков, получив сведения о политической неблагонадежности И. С. Коперницкого, о том, что «он принадлежит к числу главных членов революционного Провинциального комитета», принял решение перевести его в другое учебное заведение. Генерал-губернатор обратился к министру народного просвещения А. В. Головнину. Он сообщал, что студенты и преподаватели университета «открыто высказывали враждебное отношение к правительству». В связи с тем, что Коперницкий оказывал вредное влияние на студентов, Васильчиков просил министра перевести его в другой университет.

Однако попечитель Киевского учебного округа А. П. Николаи, опасаясь возмущений общественно­сти, просил министра не спешить с решением вопроса. Вскоре сменивший Николаи Ф. Ф. Витте подчеркивал, что Коперницкий — известная личность, он «снискал себе уважение не только своих студентов, но и всего здешнего образованного общества, и потому перемещение его в другой университет вопреки его воле произвело бы весьма невыгодное впечатление на все университетское сословие, чего теперь преимущественно следует избегать».

Мнение это разделил и Головнин, посчитавший, что перемещение Коперницкого может вызвать волнения среди студентов и преподавателей. Министр учитывал и то, что Коперницкий написал докторскую диссертацию и готовился к ее защите. Васильчиков согласился с ним, и дело Коперницкого было отложено на неопределенный срок».

Но врач Коперницкий после Севастополя (№ 9, 2006) чужой крови не боялся. Отказ Совета беспоместный дворянин воспринял как оскорбление «москалями» его шляхетской чести; с этого момента в облике прозектора анатомии начинают отчетливо проступать черты «отморозка» Хайда — приготовления набираемых краниологом отрядов боевиков резко ускоряются [5]:

«В августе 1862 г. в Киев прибыл из-за границы полковник Эдмунд Ружицкий; при его участии «Комитет на Руси» (в Украине. — Н. А.) был преобразован в «Провинциальный комитет на Руси», приступивший к формированию повстанческой власти на Правобережной Украине. Обязанности членов «Провинциального комитета» были распределены таким образом, что трое — Ружицкий, Яблоновский и Франковский — постоянно находились в провинции, а двое — Коперницкий и Юрьевич (будущий «диктатор Руси». — Н. А.) — выполняли все обязанности Комитета в Киеве.

Комитет рекомендовал вести пропаганду так, чтобы поляков, проживавших на Украине, подготовить к восстанию, русских — нейтрализовать, а с евреями в виде исключения вступить во временное сотрудничество. Комитет предлагал работать над нейтрализацией украинского народа, для чего убеждать его в том, что царь ничего ему не дал 19 февраля 1861 г. Комитет выступал за сохранение феодально-крепостнических отношений в деревне с шляхетско-националистических позиций, не считаясь с интересами украинского населения.

С осени 1862 г. «Провинциальный комитет» все свое внимание сосредоточил на организационной подготовке восстания. Он решал такие задачи: 1) подготовка офицерского состава; 2) вербовка в повстанческие отряды молодежи; 3) приобретение оружия; 4) организация в уездах повстанческой власти. Комитет намечал создать отряды в Киевской губернии в количестве 3550 человек (пехоты — 1850, кавалерии — 1700). Примерно по столько же предполагалось завербовать в отряды в Волынской и Подольской губерниях.

В уездах приобретались лошади, седла, фураж, повозки для обоза, для чего привлекались революционно настроенные управляющие имениями и др. лица.

В Киеве была создана школа по подготовке кавалеристов — обучению их езде и военным приемам (рубке саблей, стрельбе с седла, метанию копья и др.). Руководил ею Ромуальд Ольшанский (1826–1864) — учитель верховой езды в Киевском университете.

Он окончил математический факультет Киевского университета, до 1854 г. служил в Киевском дворянском депутатском собрании, а затем стал учителем верховой езды.

«Р. Ольшанский под скромным именем берейтора, имея во дворе дома своего отца манеж, стал обучать студентов университета и воспитанников гимназий верховой езде. У него брали уроки и частные лица, и это последнее обстоятельство отвлекало внимание полиции от того, что там происходило», — читаем мы в документах военно-полевого суда. В манеже проводились тайные заседания руководителей и рядовых участников движения; работала подпольная типография, а также хранились оружие, порох и т. д. За успешную подготовку наездников повстанческий Комитет наградил Ольшанского чином полковника».

Итак, киевские студенты и даже гимназисты под общим руководством пана Исидора усердно готовились, превращаясь в башибузуков, к охоте за головами врагов свободы. А власти почему-то пресекали крамолу где угодно, но только не у себя под носом [4]:

«1 сентября 1862 г. был арестован учитель подпольной школы в м. Ямполь К. Щацкий. В результате полиции удалось получить сведения о ряде деятелей, связанных с «Провинциальным комитетом на Руси», его связях с заграничными центрами, в том числе с Гарибальди. Особое внимание власти обратили на врача с. Васильевки Сквирского уезда Франца Лабудзинского. Еще до окончания университета Лабудзинский принимал участие в организации студенческого подполья. Вскоре он стал одним из ближайших помощников Коперницкого. Предупрежденный своими единомышленниками Лабудзинский успел бежать за границу, в Молдавию (после Крымской войны формально независимое от России государство. — Н. А.), и позже заочно приговорен к смертной казни».

Новый киевский генерал-губернатор тоже «не замечал» тренировки головорезов, озабоченный не интересами государства, а тем, что напишут о нем на Западе [6]:

«В ноябръ 1862 г. умер князь Васильчиков; на его мъсто был назначен генерал-адъютант, генерал от инфантеріи Николай Николаевич Анненков 2-й.

С первого дня прізда Анненкова в Кiев обнаружилось сочувствіе его к полякам. Он был несравненно внимательнъе к ним, чем к русским, льстил им, просто ухаживал за ними.

Когда я сказал, что настоящим мятежом слъдует воспользоваться — открытый мятеж развязывает нам руки; теперь можно с корнем вырвать отсюда польскій элемент, — Анненков послъ длинной рацеи о гуманности протяжно сказал: «Надобно дъйствовать осторожно, чтобы не раздражать Европу. Я не хочу, чтобы Европа дурно заговорила обо мнъ».

Шокировавшая начальника гарнизона политика Н. Н. Анненкова (1793–1865) — личности ничтожной, не отвечавшей взрывоопасной ситуации — диктовалась либеральными придворными кругами, «охмурявшими» императора (№ 6, 2006). Министр, мнение которого было проигнорировано, не случайно дважды поминает Елену Павловну — истинную виновницу назначения в Киев этого ветхого резонера [7]:

«3 декабря 1862 г. Обедал вчера у Великой княгини Елены Павловны. Сегодня был в Государ­ственном совете, у Киевского митрополита, у военного министра относительно назначения генерал-губернатора в Киев. Вероятно, назначается генерал-адъютант Анненков. По моим понятиям, он добра сделает немного. Но Государь настаивает на нем.

5 декабря. Вечером приехал Анненков из Киева и был у меня. Честный, благородный, ограниченный и болтливый, физически ослабевший. Мало проку, мало надежды. Неужели нет других?

7 декабря. Всеподданейший доклад. Государь говорил об Анненкове. Я сказал о его недостатках. Государь отвечал: кто без недостатков! Но недостатки Анненкова заключаются в его ограниченности. Есть люди, у которых нет этого недостатка.

8 декабря. Был у меня генерал-адъютант Анненков 4 битых часа сряду — до изнеможения.

28 декабря. Утром у Великой княгини Елены Павловны с поздравлением.

29 декабря. Утром особое совещание у военного министра с князем Долгоруковым и генерал-адъютантом Анненковым. Последнему все кажется, что у него будет слишком мало власти.

31 декабря. Утром заседание Комитета министров. Генерал-адъютант Анненков изъяснял, с какими «масляничными ветками» он полагает ехать в свое генерал-губернаторство».

Между тем до начала мятежа оставалось 10 дней.

Продолжение следует

Литература

  1. Коперницкiй И. С. Извъстiе о первом съъздъ антропологов, бывшем в 1861 г. в Геттингенъ // Университетскiя Извъстiя. — 1862. — № 8. — С. 194–218.
  2. Соколов М. Воспоминанiе о Р. С. Четыркинъ. — В кн. «25-лътiе Общества кiевских врачей». — К.: Университетская типографiя, 1865. — 36 с.
  3. Змёев Л. Ф. Русскiе врачи-писатели. — СПб., 1886–1892.
  4. Марахов Г. И. Киевский университет в революционно-демократическом движении. — К.: Вища школа, 1984. — 120 с.
  5. Марахов Г. И. Польское восстание 1863 г. на Правобережной Украине. — К.: Изд. Киевского университета, 1967. — 258 с.
  6. Усмиреніе польскаго мятежа в Кіевской губерніи в 1863 г. (отрывок из воспоминаній генерал-лейтенанта В. Д. Кренке) // Историческій Вёстник. — 1883. — Т. XIV. — С. 106–134.
  7. Дневник П. А. Валуева, министра внутренних дел. Т. I (1861–1864 гг.). — Изд. АН СССР, 1961. — 422 с.




© Провизор 1998–2022



Грипп у беременных и кормящих женщин
Актуально о профилактике, тактике и лечении

Грипп. Прививка от гриппа
Нужна ли вакцинация?
















Крем от морщин
Возможен ли эффект?
Лечение миомы матки
Как отличить ангину от фарингита






Журнал СТОМАТОЛОГ



џндекс.Њетрика