Логотип журнала "Провизор"








КСЕНОН. Первая попытка

Н. П. Аржанов, г. Харьков

Окончание. Начало см. в № 21’2004

«Урожай», собранный Рамзаем, был столь завидным, что четверть века вызывал попытки отыскать еще что-нибудь в «пузырьке Кавендиша». Завершил дело Ф. Астон: испарив к маю 1923 г. 439 т (!) жидкого воздуха, он не нашел новых инертных газов, но зато обнаружил у ксенона (Хе), которого получил 500 мл, два изотопа.

Ксеноном, резко повышавшим характеристики электроламп, вплотную занялись ведущие европейские фирмы; в гонке работавших на них криогенщиков не обошлось без жертв и пессимистических пророчеств [1]:

«Если учесть исключительное значение Хе для ламповой промышленности, то станет очевидным настоятельная необходимость упорной работы над организацией промышленного получения этого редкого газа. Ничтожное содержание Хе в воздухе не должно вызывать сомнений по поводу перспектив его широкого промышленного применения; в технике имеются аналогичные примеры извлечения ничтожных примесей, как-то: извлечение йода из морских водорослей, радия из соответствующих минералов и т.д.

Ж. Клод, ученый поразительной творческой инициативы и упорства, имеющий громаднейшие заслуги в технике глубокого охлаждения и получения редких газов, писал: «Содержание Xe в воздухе столь незначительно, что если воздух останется единственным источником его получения, он никогда не сможет сделаться продуктом широкого применения». Первые опыты Ж. Клода по извлечению Хе из жидкого воздуха закончились трагически — при этих опытах погиб от взрыва Рибо, его сотрудник».

Взорвался, конечно, не Хе, а жидкий кислород, но эта смерть (как и случившаяся весной с. г. на «Лакокраске» — см. № 21, 2004) была записана на счет «чужого».

Биологи интересовались свойствами опасного газа, но как-то вяло. Есть некая логика в том, что первую попытку его внедрения в медицину совершил токсиколог, предсказавший ксеноновую анестезию (КА) «на острие пера». Сегодня эту историю излагают предельно лапидарно [2]:

«Мысль о наркотических свойствах инертных газов возникла в связи с практикой освоения глубоководных погружений и появления у водолазов признаков «опьянения» от больших глубин. Было замечено, что индифферентные газы проявляют наркотический эффект в прямой зависимости от их атомного веса. Эти данные привели проф. Н. В. Лазарева (1941) к определенному выводу: «Если истинная сила наркотического действия возрастает по тому же количественному закону, как от Не к Kr, то Хе должен вызвать наркоз при парциальном давлении ниже 1 атм.».

 

Николай Васильевич Лазарев (1895–1974)

 

Эти предсказания он полностью подтвердил в 1946 г., изложив результаты своих экспериментальных исследований по наркотическим свойствам Хе на заседании в Ленинграде, посвященном 100-летию эфирного наркоза. Это было первое в России сообщение о наркотическом действии Хе при обычном (атмосферном) давлении».

Между тем она, как и вся биография открывателя КА, содержит ряд ярких подробностей, позволяющих реконструировать реальный ход событий [3]:

«Обстоятельства сложились так, что Николай Васильевич на долгие годы вошел в промышленную токсикологию в лаборатории, организованной в 1927 г. на ленинградском заводе резиновой промышленности «Красный треугольник» в связи с тем, что периодически среди работниц, применявших для растворения каучука клей на основе бензина, вспыхивали массовые отравления, причину которых не удавалось выяснить. Появился даже термин «истерия галошниц». Перед молодым исследователем стояли сложные вопросы: от чего зависит ядовитость бензина, есть ли пути уменьшить его токсичность, как избежать отравления работниц?

Уже в первой публикации Лазарев делает фундаментальный вывод: «Ядовиты отнюдь не только примеси к бензину, ядовит сам бензин. Не может быть никакой надежды на то, что удастся каким-либо способом лишить бензин его ядовитости».

В 1931 г. выходит монография Н. В. «Бензин как промышленный яд»:

«При остром отравлении бензином и его составными частями мы имеем дело с наркотическими концентрациями паров этих веществ. Разница в силе действия различных наркотиков несомненно зависит от различия физико-химических свойств сравниваемых соединений, а не от каких-либо специфических реакций, в которые эти вещества вступают в организме».

Эта точка зрения явилась краеугольным камнем, позволившим Лазареву вписать новую страницу в токсикологическую науку. Несколько лет напряженных экспериментальных поисков, раздумий, критического осмысливания литературы вылились в вышедшую в 1940 г. монографию «Наркотики». Эту книгу нужно ввести в золотой фонд общей фармакологии; она заложила основы токсикологии как полноценной медицинской науки:

«В итоге мы определим наркотики как неэлектролиты, вызывающие необратимое в известных пределах понижение реакционной способности живого вещества, причем это действие не связано с какими-либо химическими реакциями наркотика в организме, а лишь с его физико-химическими, точнее — адхезионными свойствами».

Идея о наркотическом (ядовитом) действии инертных газов родилась у профессора еще в 30-е гг. [3]:

«Статья Лазарева под завлекательным названием «Ядовитость атмосферы» была воспринята как фантастическая и не принималась к печати в гигиенических журналах, но затем была опубликована в 1937 г. в «Физиологическом журнале СССР». В этой статье Н. В. утверждает, что «... атмосфера любого состава при высоком давлении гибельна для всех живых существ нашей планеты».

Ход мыслей был таков. Наиболее сильными наркотиками являются вещества с наименьшими силами сцепления между собой, т. е. неполярные вещества. К типичным неполярным веществам следует отнести физиологически индифферентные газы, в том числе азот, составляющий основную массу атмосферы. Почему же азот не обладает наркотическим действием? Потому, что неактивность азота только кажущаяся и объясняется его малой концентрацией в воде (крови). Чтобы поднять ее до величины, которая может вызвать токсический эффект (наркоз), нужно искусственно поднять давление вдыхаемого газа. Эта идея так захватила Н. В., что в уже печатавшуюся книгу «Наркотики» он вставляет маленькую (на 7 страничках) главу «Действие газов под давлением (токсичность атмосферы)».

Хотя слов о ксеноне в этой главе еще не было, Лазарев успел в год начала войны не только провести опыты по проверке захватившей его идеи, но и опубликовать новую книгу с их описанием [3]:

«Проверка расчетных данных о силе наркотического действия инертных газов требовала конструирования хотя бы небольшой барокамеры и вспомогательной аппаратуры. Когда все имелось в наличии, опыты были проведены чрезвычайно быстро — сперва с N2, а затем и с газами нулевой группы (He, Ar, Kr и криптоно-ксеноновой смесью) на беспозвоночных животных и мышах. Полученные данные легли в основу книги «Биологическое действие газов под давлением», опубликованной в Ленинграде в 1941 г. Читая сегодня эту книгу и сравнивая ее с «Наркотиками», думаешь, что между ними большой временной интервал — так различно звучит их тональность. Если в «Наркотиках» Лазарев стремится убедить читателя в правильности своих выводов, то книга «Биологическое действие газов под давлением» написана им как бы на одном дыхании с чувством внутреннего удовлетворения автора, подтвердившего правильность своих теоретических расчетов. Однако Н. В. не считает свою задачу полностью выполненной:

«Заканчивая книгу, автор сам видит, сколь многое в ней не доведено до конца. Недоделанность объясняется естественным нетерпением исследователя, которому хочется хоть бегло заглянуть во все уголки нового для него мира. Но вряд ли мореплавателю, достигшему вновь открытых островов, можно поставить в вину, что он во время первого путешествия ограничился только осмотром берегов. В одном автор совершенно убежден: новооткрытые острова, существование которых было нами предсказано на основании теоретических соображений, реально существуют и им не угрожает участь земли Санникова».

Конечно, именно такой любитель приключений и должен был открыть КА. До клинической проверки оставалось сделать один шаг. Но... «мыс Желания», до которого, казалось, рукой подать, ускользнул. Точнее говоря, после итоговой статьи 1948 года (где Н. В. признается, что в действительности опыты с Хе делались уже после войны) Лазарев перестал заниматься этой темой. Да и сама статья инспирирована уже не научным интересом, а заботой о русском приоритете, но ради ярких деталей ее надо процитировать [4]:

«Сила наркотического действия редких газов возрастает с увеличением их атомного веса. Если полного наркоза у взрослой белой мыши не наблюдалось даже при давлении Не почти в 100 атм. (хотя наркотическое действие проявлялось целым рядом симптомов), то уже Ar вызывал наркоз у взрослой мыши при парциальном давлении его примерно в 16–18 атм., а у мышонка весом около 5 г — даже в 11 атм. У такого же мышонка при действии Kr наркоз наблюдался при парциальном давлении в 3,5 атм.

Эти данные привели одного из нас (Н. В. Лазарева) в 1941 г. к звучащему парадоксально выводу: «Уже в силу возрастания коэффициента растворимости Xe должен действовать сильнее Kr почти вдвое. Если и истинная сила наркотического действия, определяемая наркотической концентрацией в воде, возрастает по тому же количественному закону, как от He к Kr, то он должен вызывать наркоз при парциальном давлении меньше 1 атмосферы. Иначе говоря, можно было бы предполагать, что в воздухе содержится в большом разведении настолько сильный наркотик, что он может вызвать наркоз при нормальном атмосферном давлении».

Нам удалось получить для проверки этого предположения небольшое количество Xe (точнее говоря — смеси, содержавшей 88% Xe и 12% Kr). Однако война надолго отвлекла нас от этой работы и задуманные опыты удалось провести только несколько лет спустя.

Три опыта было поставлено на маленьких мышатах весом около 5 г. До начала опыта барокамера «промывалась» кислородом. Эта операция преследовала две цели: 1) создание необходимого для дыхания животного «запаса» кислорода; 2) возможность при анализе проб газовой среды считать, что весь оставшийся после поглощения О2 и СО2 объем в газовой бюретке занят инертным газом (т. к. N2 почти нацело удален из камеры и даже элиминирован из тела животного за время «промывания» камеры).

Когда было окончено «промывание» О2, мышонок при перевертывании барокамеры очень быстро и энергично восстанавливал нормальную позу. На добавление в камеру Xe ушло 2 минуты. Еще минуту спустя мышонок уже не реагировал на перевертывание камеры, находясь, видимо, в состоянии полного наркоза. Через 12 минут после того, как начато было введение Xe, из камеры была взята проба, и анализ показал в газовой смеси наличие 48,5% Xe при общем абсолютном давлении в 1 атм. Еще через 2 минуты животное было извлечено из камеры. При этом оказалось, что ксеноновый наркоз не только очень быстро наступает, но и очень быстро проходит: уже через 1 минуту после выноса мышонка из атмосферы, содержавшей наркотик, он перевернулся со спины на живот, а через 3 минуты уже ползал, хотя и пошатываясь при этом.

Опыты со взрослой белой мышью делало весьма затруднительными малое количество имевшегося в нашем распоряжении газа (около 49 мл). В опыте с мышью весом 15 г в пробе, взятой из камеры через 1 минуту после введения в нее Xe, оказалось 67,4% этого газа. Уже через 5 минут было ясно, что при перевертывании камеры мышь все медленнее восстанавливает нормальное положение тела, причем пользуется для этого только передними лапками. Задние к этому времени уже парализованы. Через 9 минут после введения Xe опять взята проба газовой смеси: в ней найдено 75% Xe. Еще минуту спустя при перевертывании камеры животное неполностью восстановило нормальное положение, причем на это ушло 20 секунд.

Из этих данных ясно, что Xe оказывает и на взрослую мышь отчетливое наркотическое действие, хотя полного наркоза не было даже при парциальном давлении этого газа в 0,75 атм. Ориентировочно можно думать, что для полного наркоза такой мыши нужен Xe с парциальным давлением не более 1 атм.

Нам не удалось наблюдать, как идет восстановление функций у взрослой мыши после извлечения ее из атмосферы наркотика. Чтобы собрать Xe и, после очистки от О2 и СО2, снова использовать его в опытах, мы вытеснили его из камеры водой, утопив при этом находившуюся в ней мышь (еще одна жертва коварного газа — Н. А.!).

Нами было испытано действие Xe на насекомых (тараканы-пруссаки). Вследствие того, что в нашем распоряжении было очень мало Xe, мы смогли достигнуть парциального давления этого газа только в 3,1 атм. При этих условиях тараканы еще двигались, но легко теряли равновесие и сваливались на дно камеры, где и лежали большую часть времени. При меньших парциальных давлениях Xe (2–2,5 атм.) наблюдалось возбуждение насекомых, которые двигались в камере гораздо энергичнее, чем до опыта. При еще меньшем давлении этого газа (порядка 0,7–1–1,5 атм.) наблюдается, напротив, своеобразное оцепенение тараканов, которые стояли совершенно неподвижно в раз принятой позе («как памятник», записано в нашем протоколе).

Таким образом, сделанное нами еще несколько лет назад предсказание, что Xe является нормально содержащимся в воздухе сильным наркотиком, который может проявить свое наркотическое действие даже при нормальном барометрическом давлении, вполне оправдалось. Xe действует наркотически в несколько раз сильнее Kr.

Когда о настоящих опытах нами уже был сделан доклад, 6 декабря 1946 г. появилось сообщение группы американских исследователей (Lawrence J. H., Loomis W. F., Tobias C. A., Tulpin F. H.— J. Physiol., 197, 1946) о наркотическом действии Xe на белых мышей, которое вполне согласуется с полученными нами данными».

Итак, КА обещала очень много преимуществ перед обычной. О возможных причинах, побудивших Н. В. Лазарева расстаться с Хе ради новых увлечений, поговорим ниже. А сейчас попытаемся выяснить, где он мог взять до войны обогащенную этим газом смесь и почему ее оказалось мало — даже для мыши?

Хотя во второй половине в Европе был сделан крупный прорыв в промышленном производстве Хе, его не хотели продавать СССР (опасались исследований возможности использования в качестве «атмосферного яда»?) [1, 5]:

«Извлечение Хе принадлежит к числу сложнейших технических задач. Нет, однако, тех препятствий, которые оказались бы непреодолимыми для подлинных научных тружеников, для этой славной когорты научной мысли и эксперимента, которая оставила позади себя так много былых «загадок» и «крепостей» науки и техники. В Западной Европе и США уже весьма серьезно продвинулись в этой области. Линде и сотр., Клодом и сотр. в 1933–1936 гг. были разработаны и осуществлены промышленные схемы отбора криптоно-ксеноновой смеси в качестве побочного продукта ректификации жидкого воздуха. В 1937 г. Клузиус и Риккобони получили от фирмы Линде без особых затруднений 11 л Хе для теоретических исследований, а ведь еще в 1931 г. они с громадным трудом купили в Лондоне 20 мл Хе.

В 1936 г. АН СССР с большим трудом получила у Клода Kr (в Хе было отказано)».

Но советские криогенщики быстро сокращали отставание, и в тех же 1940–1941 годах, когда Лазарев публиковал «Наркотики» и «Биологическое действие газов», другой энтузиаст — В. Г. Фастовский — имел все основания написать в своих книгах [1, 5]:

«В настоящее время необходимость в импорте Хе для научно-исследовательских целей отпала: лаборатория редких газов Всесоюзного электротехнического института с 1938 г. снабжает ряд НИИ и лабораторию Лампового завода криптоно-ксеноновой смесью. Наша первая в СССР лабораторная установка работает с 1937 г.; в результате опытов по извлечению Kr и Хе из воздуха было получено 3 л криптоно-ксеноновой смеси.

Сейчас мы приступили к монтажу первой в СССР полузаводской опытной установки для извлечения криптоно-ксеноновой смеси с одновременным получением жидкого азота и газообразного кислорода. В результате проведенных опытов получен Хе 98,5% чистоты».

Владимир Герцевич — подлинный отец советского Хе — сумел получить его беспримесным, «как чистый бриллиант». О жизни профессора Фастовского тоже можно рассказывать долго и увлекательно, однако читателям «Провизора» интереснее перипетии карьеры врача Н. В. Лазарева — тем более, что он начинал ее в Украине (впрочем, покойный криогенщик не обиделся бы: «Брось, Владимир Герцевич — чего там, все равно!»).

Родился Лазарев в Царском Селе, при дворце, где отец служил истопником. Вскорости, однако, отец спился и умер; мать уехала на заработки в Петербург, где сначала «шила куртки» на фирме, а потом устроилась кассиршей в чайном супермаркете на Невском. Сына Колю она сдала в семью сестры, где он и воспитывался. Муж сестры был начальником Царскосельского вокзала; там и жила вся семья, где было еще шестеро детей.

Коля учился в реальном училище в Петербурге, но был исключен за дерзость в общении с начальством (не в последний раз...), и экзамены пришлось сдавать экстерном. Тут началась война; окончив краткие курсы по оказанию медпомощи, Лазарев отправился на фронт. Летом 1917 г. он сам получил пулю в живот, но выжил. Далее — гражданская война; Лазарев служит в Первой Конной армии лекарским помощником на санитарной летучке (поезде), но вынашивает смелые планы медико-научной карьеры вопреки тифу, разрухе и бандитизму [3]:

«Осенью 1920 г. 1-я Конная армия с польского фронта перебрасывается против Врангеля. Санитарное управление армии надолго задержалось в Екатеринославе. Лекпом Лазарев получает назначение на должность врача для поручений при начсанарме. В связи с перспективой пребывания в университетском городе у Н. В. появляется мысль о поступлении на медицинский факультет. Удовлетворяя его ходатайство, штаб Санитарного управления Конной армии разрешает Н. В. продолжить медицинское образование, и Лазарев становится студентом Екатеринославского университета.

На основании ознакомления с научной литературой Н. В. Лазарева привлекает личность ученого, работающего в Киеве в области патофизиологии и микробиологии — профессора Алексея Антониновича Кронтовского. Возникает мысль перебраться в Киев, чтобы работать под его руководством. Весной 1922 г. на паровозе в качестве добровольного помощника машиниста Н. В. приезжает в Киев, где знакомится с А. А. Кронтовским. В течение лета Лазарев сдает экзамены за 1-й и 2-й курсы лечебного факультета Киевского мединститута и становится студентом 3-го курса этого вуза. Он входит в студенческий научный кружок, руководимый проф. Кронтовским, в лаборатории Киевского бактериологического института.

В 1925 г. Н. В., защитив дипломную работу, оканчивает лечебный факультет. Тогда же проф. А. А. Кронтовский, став заведующим лаборатории экспериментальной медицины и биологии на базе Киевского государственного рентгенорадиологического института, приглашает участников научного кружка — Н. В. Лазарева и его друга М. А. Магата — на должности своих помощников».

В том же году опубликованы и первые статьи Лазарева — на державній мові [3]:

«Н. Лазарєв, М. Магат. До питання про «кислотне набрякання» та його роль у тваринному організмові // Українські медичні вісті.— 1925.— № 1.— С. 171.

Н. Лазарєв. Колоїдно-химічні теорії діуретичного впливу кофеїну // Зб. праць членів Наук. товариства студентів-медиків при Київ. Мед. Ін-ті. Ч.1.— 1925.— С. 33».

Колоритная личность первого учителя, безусловно, наложила отпечаток на стиль ученика: профессор А. А. Кронтовский (1885–1933) отличался, во-первых, завидной широтой научных интересов (занимался онкологией, микробиологией, эндокринологией и т. д.), во-вторых — нетривиальностью замыслов. По мнению журналистов, Алексей Антонинович стоял «на пути к бессмертию»; его неплохо характеризует следующий текст из «Огонька» конца 20-х гг.:

«Мы застали профессора Кронтовского готовящимся к международному конгрессу биологов в Будапеште. На письменном столе, на стульях, на диване, на этажерках и даже на полу лежали стопами брошюры и книги. Перед ним, в папке — массивная рукопись, плод его 15-летней работы и итог 1002 исследований в совершенно новой области биологии — в области так называемых тканевых культур.

Проф. А. А. Кронтовский — один из пионеров в этой области знания в СССР — работает над бессмертными тканевыми культурами, которые, будучи отделенными от организма, могут в определенной среде расти и размножаться бесконечно. Его опыты подрывают укоренившееся представление о смерти как неизбежном конце всего живого, и приводит научную мысль к проблеме бессмертия.

Пока что метод тканевых культур приблизил к разрешению целый ряд конкретных задач из многих отраслей биологии и медицины. Со всего Советского Союза к профессору Кронтовскому приезжают специалисты. Под его руководством и с помощью разработанной им методики они проводят научные исследования. Ученый мир ценит профессора Кронтовского как одного из наиболее видных деятелей той биологической области знания, которая носит название эксплантации».

Лазареву, однако, была нужна своя лаборатория; ради этого он меняет Киев на Ленинград, а патофизиологию — на токсикологию. Лабораторию он получил — сначала на заводе, потом в НИИ гигиены труда и профзаболеваний. С 1935 г. Лазарев параллельно занимается и фармакологией — сначала в Ленинградском химико-фармацевтическом институте. В 1941 г. его призывают в армию (сразу полковником!) и назначают начальником кафедры фармакологии в Военно-морской медицинской академии.

Во время войны Лазарев занимался, в частности, проблемой декомпрессии водолазов и подводников, изысканием средств фармакопрофилактики и борьбы с кессонной болезнью — ездил по флотам, лично погружался на глубину.

Тема, казалось бы, очень близкая к предвоенной и чрезвычайно актуальная — как раз в это время везде начали усиленно экспериментировать с дыхательными смесями на основе инертных газов для глубоководных погружений (остановились на гелии). Однако вместо продолжения работы над КА Лазарев решает навести порядок в фармакологии и пишет книгу, которую ему до сих не могут простить [3]:

«Некоторые работы Н. В. сильно задевали его коллег. Так, изданная в 1947 г. программная книга (актуальная и сегодня) «Эволюция фармакологии» неопровержимо доказывала оторванность этой дисциплины от реального движения медицины, обращала внимание на парадоксальную ситуацию, когда вовсе не фармакологи изменили характер современной терапии, обогатив ее антибактериальными средствами, гормонами, витаминами и т.д. Книга невольно ущемляла коллег-фармакологов, хотя она создавалась не для того, чтобы обидеть и принизить их, а для того, чтобы способствовать реорганизации отечественной фармакологии, приблизить ее к насущным задачам медицины».

К тому же Лазарев неосторожно процитировал там Эйнштейна, и философы-марксисты не преминули напомнить, что Эйнштейн — махист, а Мах — идеалист; следовательно, взгляды автора примыкают к идеалистическим... А автор еще и нескромно вступил с ними в публичную дискуссию, не стесняясь в выражениях.

И вообще характер профессора весьма способствовал частой смене им места и темы научной работы [3]:

«Лазарева трудно было назвать скромным человеком. Он много и увлеченно рассказывал о себе, о своих делах, своих идеях, своем назначении в науке. Местоимение «я» не просто употреблялось часто — оно сверкало и переливалось, подолгу оставаясь в центре внимания.

Всегда приветливый и корректный, очень добрый и отзывчивый, Лазарев обладал редкой способностью: «наживать» скрытых недоброжелателей и активных врагов. В антипатиях к доброжелательному Н. В. многих его коллег «виновен» он сам.

Во-первых, он был очень талантлив, а во-вторых — творчески активен. Житейские перипетии в судьбе таких людей — явление печальное, но не новое. «Храм науки — строение многосложное. Различны пребывающие в нем люди...». И не все они достаточно высоки, чтобы достойно оценить (или даже равнодушно терпеть) возвышенную фигуру таланта, которая невольно как бы бросает тень на их невысокость. Антипатии могут возникать даже в тех случаях, когда творческая продукция таланта никого не ущемляет.

Третья «вина» Н. В., определявшая его взаимоотношения с коллегами, заключалась в том, что он был блестящим полемистом. Корректно и беззлобно, полушутя, он «превращал оппонента в котлету» (его метафора)».

Конечно, такой человек был чужеродным телом в чопорной профессорской среде. Лазарев уходит в отставку, недолго возглавляет кафедру фармакологии, фармации и фармакогнозии Военно-медицинской академии, потом (словно вспомнив работу у Кронтовского) заведует лабораторией экспериментальной онкологии в НИИ онкологии АМН СССР, ездит по Союзу до самого Владивостока, часто бывает в Харькове. Темы его увлечений очень различны, но все до единой нетривиальны — Н. В. придумал лекарственную профилактику (!) рака, с его подачи вошли в практику «адаптогены» — женьшень и элеутерококк, он одним из первых начал писать об экологии и «геогигиене».

Но к КА, в шаге от которой он был, Лазарев так и не вернулся. А ведь после войны достать количество Хе, необходимое для усыпления человека, уже не составляло — при его-то настойчивости — непреодолимой проблемы. Тем более, что строившиеся один за другим ядерные реакторы стали еще одним источником газа.

В старости Лазарев жалел, возможно, именно об этом [3]:

«Во время прогулки я услышал его неожиданные слова:

— Жизнь прошла напрасно!

Нельзя было считать это случайным аффектом минорного настроения — оптимист и сильный человек, он умел легко преодолевать плохое настроение. Я стал возражать и доказывать, что не напрасно, но Н. В., отрицательно покачав головой, вдруг посмотрел на меня и сказал:

— Ваша, впрочем, тоже...».

Спорить с ним не хочется. Первая попытка «привить» Хе к российской медицине оставила лишь горькое сожаление об упущенных шансах, а сам газ для медиков — неуловимым и непостижимым, как нейтрино, еще один «чужой» пришелец атомного века. Следующие строки написаны об этой загадочной квазичастице, но они вполне подходят и к ксенону (books.rusf.ru):

 

Летучий Голландец

мезонных полей,

Бродячий скиталец

бескрайних морей,

Призрак загадочный

бета-распадов

Летит, неуязвим

для экспонент,

Не зная ни преград

и ни помех,

Как будто

так оно и надо.

Плюет на здравый смысл,

на расстоянья —

Непостижим, как мысль,

и долгождан,

Как мыс Желанья

сквозь туман...

 

Однако туман пока так и не рассеялся.

Литература

  1. Фастовский В. Г. Редкие газы.— М.-Л.: Госхимиздат, 1940.— 160 с.
  2. Буров Н. Е., Потапов В. Н., Макеев Г. Н. Ксенон в анестезиологии.— М.: Пульс, 2000.— 356 с.
  3. Николай Васильевич Лазарев. Очерки жизни и деятельности.— Владивосток: Дальнаука, 1993.— 232 с.
  4. Лазарев Н. В., Люблина Е. И., Мадорская Р. Я. О наркотическом действии ксенона // Физиологический журнал СССР.— 1948.— Т. XXXIV, № 1.— С. 131–134.
  5. Фастовский В. Г. Криптон и ксенон.— Труды ВЭИ, № 47.— М.-Л.: Госэнергоиздат, 1941.— 116 с.




© Провизор 1998–2022



Грипп у беременных и кормящих женщин
Актуально о профилактике, тактике и лечении

Грипп. Прививка от гриппа
Нужна ли вакцинация?
















Крем от морщин
Возможен ли эффект?
Лечение миомы матки
Как отличить ангину от фарингита






Журнал СТОМАТОЛОГ



џндекс.Њетрика