Зубной врач Михайлов как зеркало русской революции

Н. П. Аржанов, г. Харьков

Так сложилось, что для стоматологов «советской выпечки» тема «зубной врач в революции» исчерпывается фигурой пламенного революционера П. Г. Дауге (1869–1946). И верно, Павел Георгиевич в 1903 г. примкнул к большевикам, а в 1904 г. познакомился за границей с Лениным, которому до самой его смерти лечил зубы.

Но был другой стоматолог, близко узнавший Ильича намного раньше, и — более того — создавший вместе с ним в Петербурге в 1895 г. знаменитый «Союз борьбы за освобождение рабочего класса» (далее СБОРК), с которого и началась политическая карьера Ульянова-Ленина. Этот человек, ставший вскоре неутомимым идейным борцом с революцией, пал жертвой в сей роковой борьбе задолго до своих ровесников Ленина и Дауге.

Последний вспомнил об этом через много лет — уже в то время, когда был членом коллегии и заведующим зубоврачебной подсекцией Наркомздрава РСФСР. Вот что писал Павел Георгиевич в «Журнале одонтологии и стоматологии», 1926, №1 о деятельности коллеги по корпорации:

«1 января с. г. в Обществе старых большевиков в Москве состоялся доклад нашего товарища В. А. Шелгунова, в котором он сделал весьма интересное сообщение о своих личных встречах с попом Гапоном, прославившимся 9 января 1905 г. в качестве инициатора шествия ленинградского пролетариата к царю Николаю. Гапон, как известно, был одним из деятельных участников организованного знаменитым начальником Московского охранного отделения Евгением Васильевичем Зубатовым «Собрания русских фабричных рабочих».

В Ленинграде в период 1904–1905 гг. одним из наиболее деятельных членов зубатовской организации был знаменитый провокатор, зубной врач Николай Николаевич Михайлов. За товарищем Шелгуновым, приехавшим в 1904 г. из Тифлиса в Ленинград по поручению партии и по делам службы, была установлена слежка и он был арестован. Будучи вызван на допрос, он попал в руки служившего в охранке и пользовавшегося там большим почетом указанного зубного врача Михайлова, принявшего его весьма деликатно и ласково и предложившего ему поступить в члены его организации. У тов. Шелгунова при обыске ничего не было найдено, а поэтому Михайлов, зная, что у Шелгунова имеются крупные революционные связи, подходил к теме своего разговора весьма осторожно и обдуманно.

Смысл же разговора заключался в следующем. Зубатовская организация, мол, преследует ту же цель, что и социалисты. Она искренно сочувствует рабочему классу,— одинаково, как и царь-батюшка. Разница только в тактике. Социалисты хотят освободить рабочий класс насильственным путем, путем кровопролития. Зубатовская же организация хочет этого достичь мирным путем, без политического вмешательства.

Рассчитывая на то, что ему удастся дипломатическим путем переманить товарища Шелгунова на свою сторону, а одновременно через него попасть на след тайной рабочей организации, Михайлов освободил Шелгунова из-под ареста, пожелал ему всяких благ и даже снабдил его бесплатным билетом в специальном купе на юг, устанавливая, конечно, за ним самую рафинированную слежку.

В 1906 г. этот Михайлов был убит в Севастополе в роли начальника местного охранного отделения.

Как известно, я не единственный человек из зубоврачебной семьи, оказавший партии в те времена ту или иную революционную услугу. Я полагаю, что таких товарищей найдется не один из ленинградских старших коллег. И тут напрашивается мысль: не имел ли кто-нибудь из них какую-нибудь встречу с указанным Михайловым, пытавшимся проникнуть путем профессиональных встреч в тайны нашего подполья?»

Товарищи благоразумно промолчали: проникать в тайны подполья небезопасно, особенно если дело касается вождей. Ведь о Михайлове успел высказаться сам Ильич, сидя в тюрьме. Обратимся поэтому к истории КПСС и к полному собранию сочинений В. И. Ленина. В Указателе имен т. II находим такую характеристику стоматолога:

«Михайлов Н. Н. (1870–1905) — зубной врач; провокатор, по доносу которого в декабре 1895 г. был арестован В. И. Ленин и группа «стариков» — членов петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса»; с 1902 г. был чиновником департамента полиции; в 1906 г. убит в Крыму эсерами».

Читая в т. II «маляву» Ленина с предисловием Истпарта, мы находим в ней, несмотря на ряд купюр, массу любопытных сведений, в том числе о харьковских корнях нашего героя (малява — письмо, которое заключенный передает из мест лишения свободы; чаще всего содержит просьбу или требование совершить противозаконное действие. — Н. А. ):

«Вступая на путь политической борьбы, В. И. Ленин прозорливо предупреждал единомышленников, что «правительство опутало уже заранее сетью своих агентов не только настоящие, но и возможные, вероятные очаги антиправительственных элементов. Правительство изобретает новые приемы борьбы с революционерами, ставит новых провокаторов» и делал вывод: «Нужны люди, следящие за шпионами и провокаторами».

Основанный В. И. Лениным СБОРК сам привлек пристальное внимание охранки, стал объектом агентурной разработки, а его руководство, в том числе и В. И. Ленин, было выдано провокатором. В написанном в предварительном заключении в декабре 1896 г. (видимо, по результатам проведенного здесь же расследования), «Сообщении от имени «стариков» членам петербургского СБОРК» В. И. Ленин дает описание деятельности и тактики полицейского агента Михайлова:

«Михайлов появился в С.-Петербурге в 1891 г. в качестве исключенного за беспорядки харьковского студента. Он вступил в студенческую организацию, носившую название «корпорация», и после ее распадения ... (неразб.). На зубоврачебных курсах возник слух о его поведении во время какого-то подозрительного знакомства, ибо они его упрекали в растрате денег, собранных для голодающих, но он пополнил растрату. В это время он сблизился с ... (неразб.).

В январе 1894 г. был произведен обыск у многих бывших членов упоминаемой «корпорации», в том числе и у Михайлова. На допросах всем читали подробно о составе общества и т. п. Жандармы заявляли, что дело возникло по доносу одного из бывших членов. От Михайлова всякое подозрение было отстранено тем, что жандармы говорили, что лишь потому придано значение этому пустому делу, что в нем замешан явный революционер.

В то же время произошла стачка на фабрике Воронина. Михайлов проник к ним и стал устраивать сборы в их пользу. В феврале было взято 8 рабочих, имевших дело с Михайловым, и 1 студент, собиравший по его поручению деньги (Талалаев).

С этих пор Михайлов начал снова сближаться с рабочими, и ему удалось проникнуть в кружки, руководимые народовольцами. Летом 1894 г. последние были взяты. На следствии оказалось, что полиции многое известно. На нашем следствии «старикам» предъявлено было обвинение в знакомстве с несколькими из этих народовольцев, но случай ... (неразб.).

Вскоре после того кончилось первое дело Михайлова: ... (неразб.) и др. были сосланы, он остался безнаказан и повсюду говорил, что он подавал просьбу о помиловании и что это сделано им с намерением работать по-прежнему. К несчастью, нашлись люди, которые нашли этот факт недостаточно позорящим и приняли его под свое покровительство, и он, не пользовавшийся лично уважением рабочих, получил возможность упрочить и расширить свои связи.

Следует описание его приемов, навязывание рабочим денег, приглашение их на свою квартиру, открытие псевдонимов и пр. Благодаря этому и пользуясь полным доверием упомянутых лиц, он скоро узнал личности многих членов разных групп. Все они были арестованы.

Когда один рабочий ... (неразб.) сказал, что получал книги от Михайлова, то он был взят, но сейчас же выпущен и до сих пор находится в СПб.

На следствии он в качестве обвиняемого оговорил всех своих товарищей, некоторым обвиняемым ... (неразб.) читали подробный его доклад о составе разных групп».

Итак, за 1891–1894 гг. Михайлов успел получить звание зубного врача, только что введенное в России. Он не мог сделать это в Петербурге — ни в школе Важинского, к тому времени уже закрытой, ни в школе Вонгль-Свидерской, ибо она открылась лишь в сентябре 1893 г., а ее первый выпуск состоялся в январе 1896 г. (см. Стоматолог, №4, 2003). Значит, Михайлов окончил либо Варшавскую зубоврачебную школу Джемс-Леви, начавшую работать в 1891 г., либо Московскую И. М. Коварского, открывшуюся годом позже.

П. Г. Дауге заметно отстал от него в получении стоматологической квалификации: поучившись и в Берлинском зубоврачебном институте (1893), и в школе Вонгль-Свидерской (1894–1895), он закончил обучение в той же школе Коварского аж в 1897 г.— знания, вероятно, давались ему туго.

Но вернемся к Ленину, появившемуся в столице летом 1893 г. Кто такие «старики», от имени которых он пишет, и к которым Михайлова — своего ровесника — явно не причисляет?

Как видно из цитируемых ниже воспоминаний Б. И. Горева (Гольдмана) «Марксизм и рабочее движение в Петербурге четверть века назад», категоричность Ильича была следствием борьбы фракционных группировок за лидерство в СБОРК — вроде сегодняшних разборок между «тамбовскими», «солнцевскими» и «ореховскими»:

«К осени 1895 г. в Питере существовали, кроме ряда одиночек, ведших, так сказать, кустарную пропаганду среди рабочих, три с.-д. группы пропагандистов, работавшие отдельно друг от друга, хотя они иногда сталкивались в одних и тех же рабочих кружках. Это была, во-первых, группа Ленина, или «стариков» (Ленин, Кржижановский, Радченко, Старков, студенты Ванеев, Сильвин и др.; позже к ним присоединились Мартов, Ляховский, в близких отношениях с ней были и некоторые «легальные» марксисты, как Потресов). Затем, группа И. В. Чернышева (в большинстве технологи), иначе «желторотых», по молодости большинства ее членов, или еще «петухов», вследствие задорного тона ее руководителя. Наконец, мало оформленная группа Тахтарева (главным образом, студенты-медики, в том числе Катин-Ярцев, впоследствии член плехановской группы «Единство»).

Так вот, обе первые группы, особенно группа «стариков», наглухо законспирированная, оторванная от всякой внешней среды, кроме немногочисленных рабочих кружков, с которыми она имела дело, крайне нуждались в технической помощи (квартиры для собраний, печатание воззваний и т. п.) и в денежных средствах. А я мог в широкой степени доставить и то, и другое. И из обеих групп поступили предложения познакомиться со мною.

Представителем первой группы явился Сильвин, который назначил мне свидание у общих знакомых. Из разговора выяснилось, что мои студенческие связи и особенно распропагандированные мною в марксизм новые адепты обоего пола могут доставить любое количество технических помощников. А что касается средств, то и их легко добывать из отчислений с благотворительных студенческих вечеров. Действительно, с этих пор, по масштабу тогдашней работы, в деньгах больше у группы недостатка не было.

Что касается второй группы, то я познакомился с самим Чернышевым и стал у него бывать. Там я встречался со злым гением этой группы, зубным врачом Михайловым, оказавшимся впоследствии агентом охранного отделения. Это был первый встреченный мною провокатор, и он произвел на меня неприятное впечатление своей развязностью и хвастливым тоном. Несмотря на ходившие о нем темные слухи — то о поданном покаянном прошении на высочайшее имя, то о растрате общественных денег — Чернышев и его группа с фанатическим упрямством держались за своего Михайлова, всячески его защищая.

Дело в том, что группа «желторотых» соперничала со «стариками» в количестве связей на фабриках и заводах, а главные связи доставлял именно Михайлов, смеявшийся над излишней осторожностью и поражавший всех той «храбростью», с какою он, не боясь полиции, завязывал знакомства среди рабочих. Поэтому им очень дорожили, и лишь впоследствии, когда Михайлов «провалил» своих покровителей, они, уже сидя в тюрьме, поняли, где был источник его «бесстрашной» готовности рисковать».

Так или иначе, но в декабре того же года Ленин сел в СИЗО на целых 14 месяцев предварительного следствия (тогда с этим тоже не спешили).

После этого успеха Михайлов надолго исчезает из доступного нам информационного поля и появляется только в 1903 г. в разделе «Чинопроизводство» журнала «Зубоврачебный Вестник» (№ 3):

«Высочайшим приказом по Гражданскому въдомству от 7-го февраля 1903 г. за №13 утверждены:

— в чинъ коллежскаго секретаря канцелярскiй чиновник канцелярiи С.-Петербургскаго градоначальника зубной врач Николай Михайлов, со старшинством от 16-го января 1903 г.»

Служба в этот период у него шла туго: коллежский секретарь — 10-й (из 14) чин в табели о рангах; Пушкин, например, получил его десятью годами раньше Михайлова. Звездным часом для стоматолога стала первая русская революция, в борьбе с которой он сумел проявить энтузиазм и изобретательность.

Его энергия была замечена всеми, и имя Михайлова вдруг оказалось в центре судебного процесса над членами Петербургского совета рабочих депутатов (19.09–19.10.1906) и крупного политического скандала. 13 октября защитник обвиняемых (среди которых был, например, Л. Д. Троцкий) О. О. Грузенберг передал суду письмо бывшего (в 1902–1905 гг.) директора департамента полиции А. А. Лопухина министру внутренних дел П. А. Столыпину, составленное на основании расследований, произведенных по поручению С. Ю. Витте. Скандал был отражением яростной борьбы за власть между двумя группировками в верхушке царского правительства, борьбы за влияние на эту верхушку двух ветвей полиции — сыскной и политической (охранного отделения) — борьбы, в которой обе стороны не гнушались использовать террористов против своих оппонентов.

Группировка Столыпина взяла верх, Витте эмигрировал, а замешкавшегося Лопухина отдали под суд и в начале 1909 г. отправили в Сибирь за разглашение полицейских документов о сотрудничестве с охранкой Михайлова и другого, гораздо более знаменитого провокатора — эсера Е. Ф. Азефа. Последний руководил вместе с известным террористом Борисом Савинковым «Боевой организацией» партии; их боевики убили ряд министров, генералов, великого князя Сергея — генерал-губернатора Москвы и др. фактически с ведома охранного отделения и его высоких покровителей.

Незадолго до 13 октября Михайлов был направлен из Петербурга в Севастополь на должность начальника охранного отделения — с соблюдением конспирации, под именем доктора Петровского. Теперь трудно сказать, чем это было вызвано — то ли предвидением готовившегося скандала, то ли стремлением направить на борьбу с крамолой лучшие силы. Ведь Севастополь был в 1905–1906 гг. настоящим эпицентром террора.

На фоне двух матросских бунтов — «потемкинского» в мае и «очаковского» в ноябре — одиночные убийства должностных лиц почти не привлекали внимания. Но главной мишенью эсеры сделали командующего Черноморским флотом вице-адмирала Г. П. Чухнина. В январе 1906 г. эсерка Екатерина Адольфовна Измайлович открыла по Чухнину стрельбу из браунинга в его собственном доме, но промахнулась, за что сама была тут же убита. Азеф поморщился и сказал Савинкову (согласно написанным последним «Воспоминаниям террориста»):

— Отбери, кого хочешь, и поезжай в Севастополь. Очень нужно убить Чухнина — особенно теперь, после неудачи Измайлович. А я останусь в Петербурге. Будем готовить покушение на Столыпина.

Я сказал, что принимаю его предложение. В самом начале мая, простившись с Азефом, я выехал из Гельсингфорса через Харьков, где встретился с Калашниковым, Двойниковым и Назаровым, а 12 мая приехал в Севастополь и остановился в гостинице «Ветцель» под именем подпоручика в запасе Субботина. Рашель Лурье с динамитом должна была приехать сюда на днях.

Ни в какие сношения с местным комитетом я не входил, а потому не мог знать, что в Севастополе на 14 мая — день коронации — ими готовится покушение на генерал-лейтенанта Неплюева (коменданта крепости). Но Калашников, Двойников и Назаров должны были наблюдать в этот день за торжественным богослужением во Владимирском соборе, куда должен был приехать и Чухнин.

По окончании службы из толпы народа выбежал юноша лет 16, Николай Макаров, и бросил Неплюеву под ноги бомбу. Бомба Макарова не взорвалась, но тут же взорвалась бомба в руках у второго участника покушения — матроса 29-го флотского экипажа Ивана Фролова. Фролов был убит на месте, а с ним убито 6 и ранено 37 человек из толпы. Фролов и Макаров были членами партии социалистов-революционеров».

Приехавшие террористы тоже были схвачены, поскольку за ними давно уже следили, и немедленно приговорены к высшей мере — военно-полевой суд именно им приписал жертвы среди мирного населения и привлечение малолетнего к теракту. По малолетству гимназисту Макарову дали всего 12 лет, но он быстро добился своего счастья.

«Макаров был невысокого роста, румяный и крепкий юноша, на вид совсем еще мальчик. Он со страстною верою относился к террору и за счастье считал быть повешенным во имя революции. Макаров содержался в севастопольской гражданской тюрьме, откуда 15 июня 1907 г. бежал. Уже в сентябре того же года он был повешен за убийство начальника петербургской тюрьмы Иванова».

С не меньшей легкостью бежали 16 июля из военной тюрьмы Савинков с подручными; 26 июля они отправились в Румынию на экспедиционном судне Севастопольской биологической станции. А уже 28 июля 1906 г. адмирал Чухнин был таки убит (на собственной даче) еще одним членом «Боевой организации» эсеров — матросом Я. С. Акимовым.

В такое пекло и отправился отважный стоматолог. И тут его имя прозвучало на всю Россию, и в каком контексте! Вот отрывок из пресловутого письма Лопухина:

«После издания манифеста 17 октября 1905 г., когда, благодаря последовавшим за этим законодательным актом беспорядкам, в умеренных кругах общества появились признаки реакции, заведующий политической частью департамента полиции, действительный статский советник Рачковский, с целью усиления реакции предпринял издание соответствующих воззваний. Они печатались жандармскими офицерами в помещении губернского жандармского управления на станке, отобранном у революционного кружка. У меня в руках было одно такое воззвание; оно было обращено к рабочим, носило подпись: «Группа русских фабрично-заводских рабочих Петербурга» и пыталось подорвать доверие рабочих к их руководителям уверениями, что последние расхищают деньги, собранные рабочими на политическую борьбу.

Затем, когда служивший ранее революционному кружку печатный станок оказался орудием недостаточным, на средства департамента полиции была приобретена усовершенствованная ручная печатная машина, отрабатывающая до 1000 экз. в час. Она была поставлена в секретном отделении департамента полиции, заведывание ее работой было поручено ротмистру Комиссарову. На этой машине в декабре 1905 г. и в январе 1906 г. было отпечатано значительное количество воззваний, различных по изложению, но однородных по содержанию. В них, рядом с осуждением революционного движения, доказывалось, что виновниками его являются преимущественно инородцы, прежде всего евреи, к борьбе с которыми воззвания и возбуждали. В моих руках было 3 образца отпечатанных в типографии департамента полиции провокационных воззваний; четвертый в то время (21 января) был только набран. Он заключал в себе самые уродливые обвинения против евреев и призывал к бойкоту их при выборах в Государственную Думу.

Из воззваний, виденных мной, одно представлялось наиболее преступным: в нем авторы против «поляков, армян, жидов» возбуждали армию, так как воззвание было обращено к солдатам. Оно было послано для распространения в Вильну с чиновником особых поручений Шкотом в количестве около 5 тыс. экз. Шкот частью их сам разбросал ночью по улицам города, остальные же передал виленскому полицеймейстеру, который около 15 января прислал в департамент полиции телеграмму с просьбой, ввиду успеха воззваний к солдатам, прислать новую партию их. Таковая была отпечатана и послана виленскому полицеймейстеру.

Воззвания к солдатам были также в тысячах экземпляров посланы для распространения в Курск командированному туда врачу Михайлову, состоявшему по приглашению Рачковского на службе в департаменте полиции по вольному найму. Михайлов 20 января потребовал из департамента полиции телеграммой присылки новой партии тех же воззваний, ввиду особого их успеха среди солдат» (Русский Врач, 1906, № 44).

Неизменный успех кому-то очень не понравился, как не нравится и по сей день. После речи Грузенберга на суде события развивались молниеносно — от раскрытого агента поспешили избавиться:

«В Севастополъ, на Нахимовском проспектъ ранен тремя выстрълами из браунинга проъзжавшiй в экипажъ д-р Петровскiй. Стрълявшiй бросился бъжать. Проходившим чиновником было произведено вдогонку три выстръла, которыми злоумышленник был ранен в шею, послъ чего его задержали. Он оказался молодым человъком из рабочих. Петровскiй недавно прибыл из Петербурга и практикой не занимался (Новое Время, 14. 10. 1906).

«Неизвъстный выстрелами из браунинга тяжело ранил начальника сыскного отдъленiя Петровскаго, ъхавшаго в экипажъ. По доставленiи в больницу он умер. Злодъй задержан» (Южный Край, 14. 10. 1906).

«Убитый 14-го октября в Севастополъ начальник мъстнаго охраннаго отдъленiя Михайлов проживал там, как сообщают агентскiя телеграммы от 16. 10, под фамилiей д-ра Петровскаго» (Русскiй Врач, 1906, №42).

Никто не был заинтересован в выяснении причин убийства и тем более личности киллера; все торопились спрятать концы в воду, что и было сделано незамедлительно:

«В Севастополъ состоялся военно-полевой суд над убiйцей д-ра Петровскаго, он же Михайлов. Убiйца приговорен к разстрълянiю. Имени своего он не открыл. Приговор приведен в исполненiе вчера на разсвътъ» (Южный Край, 16. 10. 1906).

Путаница с фамилиями привела к анекдотической ошибке в СМИ — убийца у корреспондентов тоже «раздвоился», и расстреляли обоих.

«В Севастополъ разстръляны убiйцы начальника сыскной полицiи Петровскаго и начальника охраннаго отдъленiя Михайлова» (Новое Время, 16. 10. 1906).

Единственное, что взволновало в этом деле либеральную интеллигенцию — принадлежность убитого к медицинской корпорации. В  редакцию посыпались письма:

«Не возьмет ли на себя Петербургское врачебное Общество взаимной помощи труд узнать имя и отчество этого «служащаго по вольному найму в охранном отдъленiи» и занимающагося распространенiем погромных воззванiй врача, чтобы указать на такого редкостнаго урода во врачебной семьъ всему читающему мiру и снять печать позорнаго подозрънiя с остальных 41, имъющих несчастьъ носить одинаковую с ним фамилiю?

Врачей с фамилiей «Михайлов» мы насчитали в «Россiйском медицинском спискъ» за текущiй год 42, трое из них живут в Петербургъ» (Русскiй Врач, 1906, №43).

И вот — слава Богу! — наемник охранки оказался не настоящим врачом, а всего лишь зубным врачом, т. е. представителем подозрительной во всех отношениях касты недоучек. Радость обладателей университетских дипломов не имела пределов:

«Относительно упоминаемаго в письмъ г-на Лопухина к г-ну Столыпину «д-ра Михайлова» из достовърнаго источника нам сообщают слъдующее. В 1896 г. по дълу «Петербургскаго СБОРК» привлекался зубной врач Михайлов. Послъ оговора всъх своих товарищей по дълу он сам был освобожден и поступил на службу в охранное отдъленiе, под эгидой котораго и занимался провокацiонной дъятельностью. Одно время г-н Михайлов был прикомандирован к небезызвъстному Зубатову. В послъднее время он состоял чиновником особых порученiй при охранном отдъленiи и разъъзжал по различным городам. 3 недъли назад было сообщено, что в Севастополъ убит нъкiй «д-р Петровскiй», который, как затъм выяснилось, оказался начальником охраннаго отдъленiя Михайловым.

Все это заставляет думать, что упоминаемый в письмъ г-на Лопухина «врач Михайлов» и есть тот самый зубной врач, который начал свою карьеру еще 10 лът назад и уже закончил ее «на славном посту». Этим самым, к несказанной нашей радости, снимается всякая тънь подозрънiя со всъх наших товарищей, носящих фамилiю «Михайлов» (Русскiй Врач, 1906, № 44).

Вот оно, подлинное отношение врачей-медиков к врачам-стоматологам!

Многое в биографии Н.  Н.  Михайлова — ровесника и соратника Ленина — пока скрыто временем и политическими чистками описаний прошлого. Архиважной задачей для историков-харьковчан остается выяснение вопроса — в каком вузе города учился будущий стоматолог, не столь знаменитый, как будущие нобелевские лауреаты, которых сейчас так модно перечислять, но зато внесший весомый вклад в русскую революцию? В Императорском университете, на медика? Или в Ветеринарном институте (Технологический институт открылся позже)?

Скорее, все-таки в университете. Возможно, в архивах последнего удастся найти не только истинные причины исключения Михайлова, но и его достуденческую биографию. Подобная находка стала бы настоящим подарком к 200-летию Харьковского университета, которое готовятся пышно отпраздновать в начале будущего года — ведь таким питомцем тоже можно гордиться.

А вот вопросом о том, где и когда Михайлов стал зубным врачом, логичнее заняться российским коллегам. Представляется, однако, что это будет сделать много труднее, чем найти информацию о «красном стоматологе» П. Г. Дауге.